Очерки и рассказы (1866-1880 гг.) - Страница 20

— Иван Петрович, — сказал он, — позвольте мне с вами пройтись?

— Сделайте одолжение!

Ритор поблагодарил, сняв картуз. Скоро была принесена палка, и через полчаса общество все было в поле. Был жаркий летний день. В поле тишина. Ритор шел с десятским, который рассказывал ему про воров.

— Отчего это? — спрашивал ритор.

— Бедность, что будешь делать… Баб с молоком — и то останавливают.

Ритор задумался. Прогуливающийся чиновник наслаждался природой и соображал план — как накрыть Гаврилу Кашина на месте, в самый момент незаконной продажи.

— Иван Петрович, — проговорил ритор: — я с вами хотел потолковать об одном деле.

— Что прикажете?

— Да что — смерть моя… Я просто умираю с тоски, да и есть нечего… Не можете ли вы мне похлопотать через знакомых местечка?

— Какого же местечка?

— Я бы желал учительского… Это мне более по душе. Я знаю, что не даром возьму деньги: я люблю это дело…

— Я готов.

— Посмотрите — какое невежество, какая тьма кромешная! Неужели уж я тут хоть столько не сделаю, хоть на волос? Надо же когда-нибудь серьезно отнестись…

— Разумеется! — проговорил с одушевлением чиновник.

— Ведь сердце разрывается. Я знаю народ, я готов работать без жалованья, лишь бы не умереть с голода, — нужно пробуждать в народе хорошие качества… Они есть…

Ритор воодушевился и на все излияния своей души получал со стороны прогуливающегося чиновника самые сочувственные слова.

"Что за человек! — думал ритор. — Есть люди! Есть!.." Во время этого благороднейшего разговора они подошли к кабаку, стоявшему на полдороге им.

— Здесь надо расспросить, — проговорил чиновник, окончив какую-то благороднейшую фразу: — они ведь прячутся, канальи… Ты, — прибавил он, обратившись к десятскому, — не входи с портфелем-то!.. останься тут!

Ритор несколько изумился, но, сообразив, что пред ним благороднейший человек, тотчас же и успокоился. В кабаке за стойкой сидела молодая женщина и дремала. Маленькая каморка была оклеена разношерстными лоскутками обоев, между стойкой и стеной стояли бочки вина; в воздухе пахло водкой и носились мухи.

— Здравствуйте! — ласково оказал чиновник.

Хозяйка тоже ответила ласково.

— Пиво есть у вас?

— Есть, да нехорошо.

— По крайней мере холодное ли?

— Холодное-то холодное… да вы отведайте.

— Пожалуйста.

Хозяйка ушла. Чиновник оглядел стены — патент был.

— Тут есть патент, — сказал он ритору топотом.

Тот смотрел на чиновника с любопытством.

Скоро в комнату вошла старуха, оказавшаяся матерью хозяйки, и, низко наклонив голову в знак поклона, стала у двери молча. Повидимому, она тотчас хотела уйти, однако не ушла и поминутно переводила глаза с одного гостя на другого, с большим искусством скрывая перед ними свою внимательность к поступкам и словам господ.

— Далеко ли тут до Емельянова?

— До Емельянова тут недалеча. Близехонько, батюшко… да вам на что же, батюшко?

— Так… Просто пройтись.

Старуха степенно наклонила голову в знак согласия. Принесли пиво.

— Пиво ничего, — сказал чиновник. — А где у вас тут еще пиво есть?

— В Бучилове, — проговорила с расстановкой старуха: — верст за двадцать… не ближе…

— А в Емельянове? — простодушно произнесла дочь.

— И где там в Емельянове? — глядя прямо в глаза дочери, с легкой усмешкой сказала старуха. — Да там и кабаков-то нету.

Чиновник побалтывал ногой и слушал, рассматривая картинку.

— Кабы ежели бы кто торговал там, — шамкала старуха — и ритор заметил, как глаза ее оживились и стали строги… — Ишь; они гуляют, им нечто что!..

Дочь притихла.

— Нет, мы просто так, для прогулки, — проговорил чиновник. — Вон барин хочет в лесу погулять, — прибавил он, указав на ритора.

— Что ж, теперь ладно вам погулять…

— А скажите, — с невинностью младенца произнес чиновник, — есть тут леса?

— Так, кусточки есть, а так, чтобы лесов, нету.

— Нам хоть и кусточки… Нам тень нужна…

Женщины кивнули дружно в знак согласия и обменялись взглядами. Скоро чиновник расплатился и вышел. Что ему нужно было узнать — он узнал и, выйдя на улицу, не церемонясь, полез в портфель — поглядеть, тут ли карандаш и уставы, — не обратив почти никакого внимания на испуг провожавших его женщин.

— Погуляйте, погуляйте, — говорила старуха в большой тревоге: — в лесочке теперь хорошо…

— Нам бы хоть в кусточки… — бормотал чиновник, записывая что-то. — Теперь там чудесно… Прощайте!

— Счастливо.

— То-то у тебя язык-то… — послышался ритору голос старухи.

— У-у, канальи!.. — шептал ему чиновник. Ритор вытаращил глаза.

III

При начале деревни Емельяново стоял кабак, в котором происходила торговля вином на законном основании. Чиновник вознамерился получить здесь самые точные сведения о Гавриле Кашине, торговавшем в том же селении — только на другом конце, в одиноко стоявшем постоялом дворе.

Был жаркий полдень; деревушка была пуста, только воробьи безмолвно, как пули, перелетали с крыши на крышу. Большие кабацкие сени, предназначенные для посетителей, были пусты. Внутри кабака за стойкой стоял маленький горбатый хозяин, навалившись выпяченною уродливою грудью на стойку, и вел беседу с подгулявшим отставным солдатом. Беседа его была весьма оригинальна: он отвечал, повидимому, на все вопросы солдата, соглашался, возражал, но в сущности не говорил ничего и не совсем даже слышал солдатские речи. Это особого рода язык, в котором с таким искусством употребляют слова: "к примеру", "а то как же", "в аккурате", "ишь" и т. д. Солдат тотчас вытянулся перед чиновником и весело произнес: "здравия желаю, ваше высокоблагородие". Встреча с начальством ему, очевидно, была приятна, и когда чиновник, потребовав себе воды, сел на лавку отдохнуть, солдат тотчас же приступил к нему с рассказами какой-то длинной истории о старом барине, о том, как любило его начальство, о смотрах, о новом барине, у которого он служил лесником, о своей исправности в лесном деле и т. д. Вытащил какую-то бумажку из сапога, подал ее чиновнику и с почтительностью стоял в отдалении, пока чиновник разбирал ее: "Объявление. Навалил лесу на маладятник на сорок сажон и на мой вопрос, как маладятник господский, то сопротивлялся"… Затем он завел речь о том, как: трудно с народом, как его хотят убить за то, что он не идет расхищать барского добра, и что поэтому приходится постоянно стрелять в самовольных порубщиков.