Антон Иванов сбегал к помещику, но тот пустил в него пулю из револьвера в окно и гаркнул: "Реформаторы! Канальи..."
Убежав от смерти истинно благодаря провидению, он был тотчас же отправлен неутомимою родственницею в другое место. Тоже неподалеку от уездного города жили старики помещики: один отец, другой сын, оба помешанные. Помешательство у них было наследственное. Помешаны они были на орденах и наградах, которые в прежнее время привозили им уездные чиновники ради смеха, а теперь их обстроивал какой-то человек неизвестного звания, нанятый опекунами. Комнаты их были наполнены целыми грудами бутылок, битых горшков, обносков и т. д. Все это в развое время навалено к ним разными депутациями в дар. Говорят, депутации имели при этом выгоды. Антон Иванов застал их в сильной ссоре; грызлись они постоянно из-за краж, которые делали друг у друга; дело происходило в ободранкой зале, сумасшедшие сидели в креслах друг против друга, в коронах из индеичьих перьев и в мантиях; один из них имел голые ноги. Выражение их лиц было то же, какое бывает у петухов, когда они собираются драться и злыми, вытаращенными глазами смотрят друг на друга.
— А ты у меня украл арр-деночки? — захлебываясь, прохрипел, наконец, один из них, и голова с короной затряслась от гнева.
Другой как бы онемел от злости. Глаза его, казалось, хотели выскочить вон, губы дрожали и, наконец, тоже захлебываясь, произнесли:
— А сам-моварчики ты украл мои?..
Казалось, начнется драка, но первый из них заплакал, а за ним и другой.
— Ну-ну! — грубовато заговорил неизвестный человек, появляясь среди рева. — Не шуметь!.. Вот вам новые ордена прислали.
И он сунул им в руки по куску картона с какими-то рожами и большими печатями.
— От обезьянской царицы… Сидите смирно, а то отниму… Теперь вы оба обезьянами считаетесь. Чуете? Оба!.. Передеретесь, ежели вас порознь наградить… Ну, — пошли по своим местам.
Старики радостно захныкали и бросились по разным комнатам. Антон Иванов увидел, что место уже занято…
Разогнав господ по своим местам, человек неизвестного звания уселся на крыльце и принялся что-то вырезать из картона.
— Что это вы? — спросил Антон Иванов.
— Да вот короны нужны новые… Обижаются, когда нет награждения…
— Место у вас хорошее!.. — умильно сказал Антон Иванов.
— Опека это утесняет… А то место — что же? Ничего… Да что, местов много… Поискать, так такие ли?.. Наш брат найдет. Только что вот опека не дозволяет сделать настоящего запуску!.. А то ничего!..
— А есть места-то? — со вздохом спросил Антон Иванов.
— Места-то? Боже мой, есть какие места!.. В случае чего опека… я такое место разыщу — сиди сложа ручки да клади в сундучок на замочек… Эдак-то! Места есть — только поискать!..
Как хотелось Антону Иванову именно такого места, где бы нужно было выдумать какую-нибудь невинную ерунду и получать довольствие, не разрываясь на части и не разбойничая окончательно. Между тем родственница своими ругательствами доводила его до того, что он должен был обещать ей бог знает что.
— Сделайте милость, дайте оглядеться, есть места! Богом вам божусь! — лепетал он, прижукнувшись в углу.
— Чего оглядываетесь? Оглядываетесь, оглядываетесь, а не можете… ограбить…
— Ограблю-с! — трепеща в углу, обещал Антон Иванов, моля бога о теплом месте.
Наконец-таки отыскалось такое место. Это случилось в то время, когда Антон Иванов начал уже бегать от своей родственницы кое-где, боясь попасться ей на глаза. Был он таким образом в одной лавке, где уездные обыватели собираются толковать и посидеть, и услыхал здесь нижеследующий разговор.
— Что барин ваш? Жив ли? — спросил лавочник толстого и плотного управляющего, к которому вся лавочная компания относилась, повидимому, с уважением.
Управляющий барабанил пальцами по прилавку, сидя около него на стуле, и нехотя ответил:
— Забросили мы его, нашего барина… Теперича своя забота на плечах — земля… Да вот дом поглядываю купить… свои хлопоты!.. Будет барину-то, послужил ему… Теперича и по годам-то мне не подходит выдумками заниматься — уж я выдумывал, выдумывал…
Управляющий махнул рукой:
— Пущай другой кто!
— Какая же собственно выдумка вас утомляет? — спросил лавочник.
— Мало ли я ему выдумывал чего? Ведь он у нас, барин-то, совершенно вроде очумелого. Ну, и надо ему разное… по понятию… Ну — выдумал я ему примерно корпию… Значит, чтобы щипал, только бы не брюзжал, в покое нас оставил. Выдумал я ему эту щипню — годика два щипал прилежно, все я ему, признаться, старье свое носил, например обноски… Само собой — на счет ставил… Только что же он выдумывает? — Давай ему цельного, из дюжины… С ума, мол, ты сошел? Все одно драть-то тебе, что обноски, что… Уперся. "Лучше же я, говорит, новые салфетки буду щипать и простыни… Это мне надолго удовольствие"… Каково вам покажется?..
Все общество нашло, что барин очень чуден.
— Да что, — добавил управляющий: — щипня щипней, а еще умудряется свечку, не стеариновую, а нарочно сальную, около себя ставить. Это чтобы не скучно было, чтобы мы ходили снимать, когда свеча нагорит! А? Каково это?.. Нас-то замучил совсем, иной раз часу до шестого утра щиплет…
— Эдакие попадаются дворяне любопытные! — сказал лавочник. — Как же теперича? Щипня или что?
— Да уж, признаться, и не знаю… Неохота и ходить-то… Что мне? Бог с ним совсем… Жду вот, как дочь выйдет из ученья, — брошу… Иной раз зайдешь — бросишь ему салфетку — схватится, побежит… Пущай кто другой выдумывает, с меня будет. Сыт. Авось, проживу… Да и не придумаю уж — стар.